д
Писатели
Произведения
Персонажи
Словарь
Мандельштам Осип Эмильевич
15.01.1891 – 27.12.1938
Поэт не может не погибнуть, если гибнет народ, горит дом, рушится мироздание. Это сытому и «всем довольному» литератору из тех, что «запроданы рябому черту на три поколенья вперед», что пишет и пишет «заранее разрешенные вещи», дано вольготное существование в «доме Герцена» — доме, украденном у Герцена. (Впрочем, иным только до поры. Как повезет.) Это им не видны, ибо видеть они не хотят, «тени страшные — Украины, Кубани». Это они могут не замечать (делать вид, что не замечают; заморочивать себе голову), что «мы живем, под собою не чуя страны». Это они радуются почетной и ответственной обязанности играть кому-то на гребенке, читать «пайковые книги» и ловить «пеньковые речи». А одинокий, «несозвучный эпохе», комически выглядящий поэт «вдруг» произносит: «Я к смерти готов». Или: «Стихи сейчас должны быть гражданственными». И действует соответственно.

Представим на мгновенье, что Анна Ахматова не запомнила этих слов и много лет спустя не зафиксировала их в «Листках из дневника». Представим еще большое чудо — не заметила бы сталинская охранка те восемь гражданственных двустиший самоубийственной инвективы, что вызвали закономерный кремлевский гнев. И что бы изменилось? Да ничего. Потому что «Четвертая проза», стихи о Старом Крыме и «халтурных стенах / Московского злого жилья», плач по Андрею Белому и любовное послание («Мастерица виноватых взоров...»), раздумья о круговороте русской поэзии и таинствах чужих наречий, даже лирика приятия «новой» Москвы — одним словом, все, чем жил Мандельштам в начале 1930-х, было «гражданственностью», неотрывной от готовности к смерти. В тоталитарном государстве внутренняя свобода, без которой поэзия обращается в строчкогонство, превращается в «гражданственность» сама собой.

В первые годы свыше дарованной гласности люди, привыкшие к месту и не к месту поминать «ворованный воздух», гадали на кухнях: это уже можно? а это еще нельзя? а этого, надо думать, никогда не позволят? Теперь, когда Мандельштам напечатан практически полностью, пришла пора сказать: наши «счеты» были пошлостью. Весь Мандельштам — включая самые что ни на есть «политически грамотные» стихотворения — весь Мандельштам, с его духом естественного жизнелюбия, свободного творчества и удивительного, «легкого» до сумасшедшинки, бесстрашия, каждой строкой своей враждебен тоталитарной лжи, одновременно напыщенно грандиозной и мелочной.

Немзер А. Памятные даты: От Гаврилы Державина до Юрия Давыдова. — М.: Время. 2002.