.jpg)
Умнейший, исключительно образованный человек своего времени, европеец «самой высшей пробы», со всеми духовными потребностями, воспитанными западной цивилизацией. «Не получать каждое утро новых газет и новых книг, не иметь ежедневного общения с образованным кругом людей, не слышать возле себя шумной общественной жизни — было для него невыносимо» (И. Аксаков).
Но у этого человека была и другая, глубоко личная, скрытая от посторонних глаз, сторона жизни. Тютчев и жил, и чувствовал, и мыслил как поэт. А между тем на звание поэта никогда не претендовал. Свои «поэтические упражнения» именовал «бумагомаранием», печататься не стремился, оценкой собратьев по перу не интересовался, даже стихов не собирал. Они были в письмах к родным и знакомым, их находили забытыми в книгах и деловых бумагах, на счетах и подорожных...
По собственному признанию Тютчева, он тверже выражал свою мысль по-французски, нежели по-русски («во французском языке был таким хозяином, как никто в России и редкие из французов»); письма и статьи писал исключительно на французском, да и в жизни говорил в основном по-французски. Его первая жена, Элеонора, русского не знала, вторая, Эрнестина, выучила язык только после приезда в Россию, специально, чтобы понимать стихи мужа. «Условием всякого преуспеяния таланта считается сочувственная среда, живой обмен впечатлений. А Тютчеву четверть века приходилось петь как бы в безвоздушном пространстве. Когда читаешь, например, его стихи, писанные к первой жене и к другим иностранкам, ни слова не знавшим по-русски, да едва ли подозревавшим в нем поэта, невольно спрашиваешь себя: для чего же и для кого он писал?» — это слова первого биографа Тютчева И. Аксакова, мужа старшей дочери поэта — Анны. В стихах Тютчев пытался «высказать сердце», им он доверял свое самое сокровенное, задушевное, тайное. Стихи выливались из души, когда она переполнялась через край.
